Оскар Уайльд
Оскар Уайльд
 
Если нельзя наслаждаться чтением книги, перечитывая ее снова и снова, ее нет смысла читать вообще

Кабанова И.В. Анализ романа "Портрет Дориана Грея" Оскара Уайльда

Зарубежная литература XX века: практические занятия Под редакцией И.В. Кабановой (второе издание), М.: Флинта Наука, 2009

«Портрет Дориана Грея» (1890) – единственный роман Уайльда. Здесь впервые воплотился авторский проект, реализации которого посвящено все зрелое творчество писателя и который охарактеризован биографом Уайльда Ричардом Эллманном как «попытка в высшей степени цивилизованно анатомировать современное ему общество и радикально переосмыслить его этику». Роман воспевает Красоту, лишенную морального измерения, Красоту как таковую, намеренно шокирует декадентской сексуальной атмосферой. Восторженный поклонник романа Андре Жид не зря назвал Уайльда «самым опасным продуктом современной цивилизации», а жена писателя Констанс сетовала в 1890 году: «С тех пор как Оскар написал "Дориана Грея", с нами никто не разговаривает».

Литературные корни романа – бальзаковская «Шагреневая кожа», откуда позаимствована идея волшебного талисмана, и «Наоборот» Гюисманса, откуда в роман пришла атмосфера пряной чувственности. Фантастическая история портрета, изображение на котором стареет, тогда как сам Дориан, совершающий разнообразные преступления, остается юным и прекрасным, разворачивается в современной автору Англии. Герои романа пользуются всеми благами цивилизации, размышляют над состоянием современного общества, но присутствие фантастики в самом сердце романа и составляет вызов позитивистскому мировоззрению.

Роман Уайльда отличается, как все философские произведения, повышенной мерой художественной условности: не только в сюжете его содержится волшебное, магическое допущение, но и персонажи не вполне жизнеподобны. Дело в том, что в философском произведении каждый из персонажей иллюстрирует ту или иную сторону авторской концепции, становится рупором авторских идей и отчасти лишается самостоятельности, приобретая некую заданность, сконструированность. Такова художественная природа всех трех центральных героев.

Эта черта поэтики романа заслуживает особого внимания как подтверждение искусственности, свойственной методу Уайльда в равной степени в драматургии и в прозе, искусственности эстетизма вообще: стремясь к эталону красоты, автор неизбежно вносит в действительность большую меру упорядоченности, более строго ее контролирует и, следовательно, искажает, чем если бы он руководствовался духом свободного, непредвзятого исследования жизни.

В сюжете сочетаются притягательность фантастики и занимательность психологического триллера, присутствуют элементы «черного романа». В отличие от сюжета романа «Наоборот», который согласно французской психологической традиции сосредоточен на единственном образе центрального героя, сюжет «Портрета» содержит множество событий, самостоятельную любовную линию, время действия охватывает несколько десятилетий, способы создания персонажей более разнообразны, притом что повествование ведется от третьего лица.

Все три центральных героя романа являются выражением разных сторон неординарной личности их создателя. С образом художника Бэзила Холлуорда связана проблема искусства в романе: тема художника и творчества, изображение творческого акта. Рупором философии Уайльда в романе является лорд Генри Уоттон, а Дориан Грей экспериментирует с дендизмом на практике. В отличие от француза Гюисманса, искавшего спасения для своего героя на путях католицизма, ирландец Уайльд, работая в традиции английского моралистического романа, в конечном счете приводит своего героя к полному краху. Тупики чувственности, тупики гедонизма и философии вседозволенности в этом романе четко обозначены и самим сюжетом, и расстановкой образов.

Бэзил Холлуорд, создатель портрета Дориана Грея, – талантливый художник, влюбленный в Красоту. В его образе автор дает блестящий этюд по психологии художественного творчества, которое, разумеется, неподвластно законам морали. Таланту вовсе не обязательно сознавать свою природу, но Бэзил опасно приближается к такому осознанию в истории своих взаимоотношений с Дорианом: его викторианская совесть смущена открывающимися перед ним истинами о чувственной основе его творчества. Когда же их дружба с Дорианом прерывается, он возвращается на свой обычный уровень живописи, но продолжает издали с тревогой следить за Дорианом. Психологически очень убедительно, что Бэзил – единственный, кто берется читать Дориану мораль (глава XII), увещевает его отказаться от порочной жизни, он хочет «увидеть душу» Дориана, как это может один только Господь Бог. Дориан в ответ показывает художнику портрет (глава XIII), «изъеденный изнутри проказой порока», Бэзил в ужасе призывает Дориана вместе помолиться. И эта нормальная реакция человека, для которого совесть и мораль – не пустые слова, провоцирует Дориана на убийство художника, которого он обвиняет в своих несчастьях. Убить можно создателя портрета, но сам портрет, символ души, уничтожить нельзя, как нельзя уничтожить вечную душу. Холлуорд – создатель портрета Дориана Грея, а создатель истинного Дориана – лорд Генри Уоттон.

Сюжетные функции образа лорда Генри – быть наставником, демоном-искусителем для невинного Дориана. Лорд Генри проникает в душу юноши и завладевает ею, он растлевает молодого человека философией гедонизма, культом юности и красоты. В своих внешних проявлениях он полностью отвечает идеалу денди, его внешность и манеры безукоризненны. Лорд Генри носит лаковые штиблеты, поигрывает тростью из черного дерева, поглаживает свою холеную темную бородку, изящно жестикулирует, пускает затейливые клубы дыма, куря сигареты с опиумом, во время разговора обрывает лепестки маргаритки или крутит в пальцах оливку.

Но не словесный портрет является главным способом создания образа лорда Генри. Он, как и его создатель, – гений разговора, гений беседы, слово для него является естественным способом существования. Автор наделяет лорда чудесным звучным голосом, звучащим, как музыка, иногда томно, иногда энергично. Речь лорда Генри – собрание ярких, запоминающихся парадоксов и афоризмов, метких и злых суждений, он овладел искусством никогда не быть скучным. Он в равной степени пленяет зрелые и молодые умы; на владении словом не в меньшей мере, чем на его титуле и богатстве, основано общественное положение лорда. Автор не устает подчеркивать остроумие и красочность его речей: «То, что он говорил, было увлекательно, безответственно, противоречило логике и разуму. Слушатели смеялись, но были невольно очарованы и покорно следовали за полетом его фантазии, как дети – за легендарным дудочником».

Генри Уоттон почти всегда говорит вещи, противоречащие общепринятым мнениям. Например, он выступает против интеллекта, против рассудочности, тогда как с эпохи Просвещения разумность признавалась определяющим, лучшим свойством человека. Для лорда Генри «высоко развитый интеллект уже сам по себе некоторая аномалия, он нарушает гармонию лица. Как только человек начинает мыслить, у него непропорционально вытягивается нос, или увеличивается лоб, или что-нибудь другое портит его лицо». Но человек, живущий словом, не может быть по-настоящему антиинтеллектуален. Поэтому лорд Генри, для которого весь мир – лишь повод к игре словами, находит прекрасные философские и логические обоснования для этой своей позиции, развертывая перед завороженным Дорианом и читателем философию гедонизма.

Ценить быстротечные удовольствия молодости, извлекать максимум наслаждения из жизни – это этика, противоположная викторианским представлениям о морали, и в рассуждениях о нравственности (а это слово не сходит с уст лорда Генри) виден новый уровень его рефлексии:

Быть хорошим – значит жить в согласии с самим собой. А кто принужден жить в согласии с другими, тот бывает в разладе с самим собой. Своя жизнь – вот что самое главное. Филистеры или пуритане могут, если им угодно, навязывать другим свои нравственные правила, но я утверждаю, что вмешиваться в жизнь наших ближних – вовсе не наше дело. Притом у индивидуализма, несомненно, более высокие цели. Современная мораль требует от нас, чтобы мы разделяли общепринятые понятия своей эпохи. Я же полагаю, что культурному человеку покорно принимать мерило своего времени ни в коем случае не следует, – это грубейшая форма безнравственности (глава VI).

Индивидуализм, неприятие филистерства и пуританства – вот что сохраняется в философии лорда Генри от классического дендизма, новое же у него – это привнесенная эстетизмом открытая проповедь красоты, наслаждения. В той же сцене лорд Генри высказывает свой идеал «высшего наслаждения, тонкого и острого, но оставляющего вас неудовлетворенным», – это папироса.

Высказывая все эти парадоксы, на которых основан его успех в светских гостиных, лорд Уоттон сам следует только тем сторонам своего идеала, что вписываются в рамки общепринятой морали. Он ни в чем не роняет своего ранга, живет на фешенебельной Керзон-стрит, женат, и хотя видится с женой редко, они совместно навещают родителей и гостят за городом, поддерживая в глазах окружающих видимость нормальной семейной жизни.

Лорд Генри – прежде всего светский человек, и на протяжении романа он не совершает ни одного поступка, подтверждающего его незаурядность, которая проявляется только в словах. Оскар Уайльд долгое время упрекал себя в том же, и недаром он писал по поводу романа: «Боюсь, что он похож на мою жизнь – сплошные разговоры и никакого действия». В позднем разговоре с Дорианом лорд Генри подчеркивает: «Убийство – это всегда промах. Никогда не следует делать того, о чем нельзя поболтать с людьми после обеда» (глава XIX). Итак, с точки зрения дендизма, лорд Генри обнаруживает двойственность: на словах он отстаивает возведение принципов дендизма на уровень философии, на деле ведет достаточно конформистский образ жизни.

Если дендизм Уоттона носит теоретический, чисто интеллектуальный характер, и его вызов обществу ограничивается словами, то Дориан Грей воплощает теорию на практике. Лорд Генри сознательно выбирает Дориана Грея в ученики, привлеченный прежде всего его внешностью: «Этот юноша в самом деле был удивительно красив, и что-то в его лице сразу внушало доверие. В нем чувствовалась искренность и чистота юности, ее целомудренная пылкость. Легко было поверить, что жизнь еще ничем не загрязнила этой молодой души» (глава II). Именно эта невинность и пылкость привлекают лорда Генри, когда он задумывает «перелить свою душу в другого ...передать другому свой темперамент как тончайший флюид или своеобразный аромат» (глава III). Автор передает течение мыслей лорда Генри: «...из него можно сделать нечто замечательное. У него есть все – обаяние, белоснежная чистота юности и красота, та красота, какую запечатлели в мраморе древние греки. Из него можно вылепить все что угодно, сделать его титаном – или игрушкой» (там же).

И Дориан с первой встречи подпадает под обаяние лорда Генри, он чувствует, что этот незнакомец читает в его душе, как в раскрытой книге, и одновременно «раскрывает перед ним все тайны жизни». Колебания Дориана перед тем, как он соглашается на дружбу с лордом Генри, совсем недолги, автор не задерживается на его страхе, на возникающем у молодого человеке ощущении предрешенности жизни. В отличие от лорда Генри Дориан человек малоинтеллектуальный и невербальный, слово для него не является предпочтительным способом самовыражения. Уже в первом разговоре Бэзила Холлуорда с лордом Генри о Дориане мы узнаем, что «иногда он бывает ужасно нечуток, и ему как будто нравится мучить» (глава I) своего старшего друга.

Большой монолог Уоттона, обращенный к Дориану в момент их знакомства, будит в юноше новые мысли и чувства, которые он «смутно сознает», и «ему казалось, что они пришли не извне, а поднимались из глубины его существа» (глава II). Автор подчеркивает взаимное тяготение между лордом Генри и Дорианом: в Дориане от природы заложены те свойства, которые делают его особенно восприимчивым к проповеди лорда Генри. Через полчаса после знакомства с ним Дориан потрясает Бэзила Холлуорда угрозой покончить с собой, когда он заметит первые признаки старения, и высказывает зависть к только что законченному портрету: «Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас! Зачем вы его написали? Придет время, когда он будет дразнить меня, постоянно насмехаться надо мной!» (глава II). Он в самом деле ведет себя как «глупый мальчик», и уж совсем как глупый мальчик обижается, когда ему говорят об этом.

Дориан принимает за руководство к действию максиму лорда Генри: «Подлинный секрет счастья – в искании красоты» (глава IV). Автор не замедляет послать ему первое испытание любовью к Сибилле Вэйн. Когда он с ней, он стыдится всего, чему научил его лорд Генри: «при одном прикосновении ее руки я забываю вас и ваши увлекательные, но отравляющие и неверные теории» (глава VI). Уайльд-моралист признает превосходство чистой любви над «отравляющими» теориями, но одновременно показывает, что зло уже свершилось, эти теории проникли в плоть и кровь Дориана. Сибилле совершенно непонятны мотивы его отказа от брака – она не может смириться с тем, что он любил в ней только талант актрисы, только воплощаемых ею шекспировских героинь, а не живую девушку. После самоубийства Сибиллы на портрете, истинном зеркале его души, появляется первая жестокая складка у рта, и с угрызениями совести Дориану помогает справиться все тот же лорд Генри.

С этого момента Дориан начинает вести двойную жизнь: блестящая светская поверхность скрывает преступную сущность. Глухие намеки и неясные сплетни о Дориане автор не расшифровывает; каким именно порокам он предается в трущобах Ист-Энда и во время своих отлучек, прямо не говорится, и это заставляет читателя подозревать самое худшее. По мере того как увеличивается в жизни Дориана удельный вес этих неназываемых преступлений, по мере того как сгущаются тени вокруг его имени, автор все больше места уделяет описанию роскоши бесполезных и бесценных предметов, которыми окружает себя герой. Подобно Гюисмансу, Уайльд посвящает целые страницы описаниям коллекций вышивок, тканей, гобеленов, благовоний, музыкальных инструментов, драгоценных камней, но описания эти не самоцель. Смысл их не столько в том, чтобы иллюстрировать изысканность вкусов героя, сколько в том, чтобы парадоксальным образом подчеркнуть его моральную ущербность – «эти сокровища, как и все, что собрал Дориан Грей в своем великолепно убранном доме, помогали ему хоть на время забыться, спастись от страха, который порой становился уже невыносимым».

Зло становится для него одним из средств осуществления того, что он считает красотой жизни. Завершается процесс морального падения убийством Бэзила Холлуорда – бедный Дориан окончательно запутался между требованиями нравственности, которые подсказывает ему совесть-портрет, и своими «отравленными теориями».

Дориан погружается в жизнь чувственную, для которой он создан и подготовлен общением с лордом Генри. Дориану автор приписывает достижение собственного идеала: «...для Дориана сама Жизнь была первым и величайшим из искусств, а все другие искусства – только преддверием к ней. Конечно, он отдавал дань и Моде, ...и Дендизму, как своего рода стремлению доказать абсолютность условного понятия о красоте» (глава XI).

Для него характерно стремление играть роль более значительную, чем роль просто законодателя мод, его томит желание вслед за лордом Генри стать духовным лидером, для чего объективно у него нет никаких качеств. И тем не менее «в глубине души он желал играть роль более значительную, чем простой «arbiter elegantiarum», у которого спрашивают совета, какие надеть драгоценности, как завязать галстук или как носить трость. Он мечтал создать новую философию жизни, у которой будет свое разумное обоснование, свои последовательные принципы, и высший смысл жизни видел в одухотворении чувств и ощущений». Новый гедонизм, по Уайльду, «будет прибегать к услугам интеллекта, но никакими теориями или учениями не станет подменять многообразный опыт страстей. Цель гедонизма – именно этот опыт сам по себе, а не плоды его, горькие или сладкие» (глава XI).

Соответственно в образе Дориана автор акцентирует стихийность, спонтанность его эмоциональной жизни. Дориан живет бурно, насыщенно, не рефлектируя и не особенно маскируя свои греховные стремления, но все же он не безрассудно-легкомыслен, не пренебрегает мнением света и в общем соблюдает приличия. Но главное – это то, что волшебство вечной юности позволяет ему поддерживать в глазах общества впечатление обаятельной чистоты. Влюбленный только в себя, он находит извращенное удовольствие в постоянном сравнении своего отражения в зеркале с все более отталкивающим портретом: «Чем разительней становился контраст между тем и другим, тем острее Дориан наслаждался им. Он все сильнее влюблялся в собственную красоту и все с большим интересом наблюдал разложение своей души» (глава XI). Его томит «волчий голод» к жизни, ненасытное любопытство к ней, разбуженное лордом Генри. А жизнь во всей ее полноте не только прекрасна, но и яростна; глупость, низкие страсти, насилие входят составным элементом в красоту жизни, поэтому пылкий Дориан с легкостью совершает жестокие поступки.

Уже после разлуки с Сибиллой «в мозгу его появилось то багровое пятнышко, которое делает человека безумным». В ответ на укоры Бэзила Ходлуорда, проникшего в тайну портрета, в Дориане «проснулось бешенство загнанного зверя», толкающее его на убийство. Дориан виновен и во множестве других смертей и человеческих трагедий, и это бремя вины на его совести не могут заглушить никакие гедонистические рассуждения. Свой гнев он, как «глупый мальчик», выплескивает на портрет, и в финале романа торжествует Уайльд-моралист.

Сугубо моралистический финал романа – наказание распущенности, вседозволенности, крах философии гедонизма – можно трактовать и как уступку автора конвенциям романа XIX столетия, которые подразумевали обязательное развенчание порока, и как утверждение главного принципа эстетизма о превосходстве искусства над жизнью. Измученный угрызениями совести Дориан, стоя перед отвратительно ухмыляющимся портретом, решает «покончить со сверхъестественной жизнью души в портрете, и когда прекратятся эти зловещие предостережения, он вновь обретет покой. Дориан схватил нож и вонзил его в портрет».

Слово отступает перед изображением сверхъестественного. Что именно происходит в этот момент развязки, автор умалчивает. Он резко меняет точку зрения – глазами слуг, сбежавшихся на «крик смертной муки», читатель видит на стене запретной комнаты великолепный портрет Дориана Грея «во всем блеске его дивной молодости и красоты. А на полу с ножом в руке лежал мертвый человек во фраке. Лицо и него было морщинистое, увядшее, отталкивающее. И только по кольцам на руках слуги узнали, кто это», – это заключительные слова последней, XX главы романа. Сияние портрета над трупом в этой финальной сцене воплощает романтическую мысль о вечности, нетленности искусства, о его способности глубже отражать жизнь, чем она сама себя зачастую способна познать.

Таким образом, «Портрет Дориана Грея» – роман, который воплощает основной принцип эстетизма, культ молодости и красоты, и ставит вопрос о цене, которую приходится платить за вечную Красоту. Портрет обретает свой первоначальный облик, показывая, что красота может быть нетленна только в сфере искусства; Дориану же приходится отдать за красоту душу и жизнь. Но общество, изображенное в романе, не интересуется душами, оно с готовностью судит о людях по их внешности. Поскольку Дориан неизменно красив и молод, его лицо выражает невинность и чистоту, общество, не видящее разницы между внешней и этической стороной жизни, слышать не желает темных слухов о Дориане. Как говорит леди Нарборо Дориану в XV главе романа, «Вы не можете быть дурным – это видно по вашему лицу».

С точки зрения формы, роман достаточно традиционен для литературы XIX века, в том числе манерой обсуждения идеологических и этических вопросов. Именно в идеологии и этике заключены те черты романа, которые сделали его столь востребованным у читателей и критиков XX века с их интересом к проблемам субъектности, сексуальности, маргинальности в литературе.

И.В. Кабанова




 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Оскар Уайльд"